Я понял, что вопроса у вас всего два: 1. Как удается? 2. Шутка, или нет?..
Ваш Коба.
На первый, ответить легко. Мне удается, потому что умею. И работаю над рассказом, пока он не обретет ту форму и звучание, которые по замыслу мне нужны. Это, как в музыке – нот всего семь, а ими написаны миллионы различных по звучанию произведений.
Отсюда, и ответ на второй вопрос, но здесь посложнее. «Река» – это реквием. Не «рассказ о войне», а «книга о трех началах»: о чувстве стыда, о чувстве жалости, о чувстве благочестия. О том, как нравственное противостоит животному в человеке. О том, из чего исходят справедливость, милосердие и любовь. И о том, что спускаясь вниз, можно идти вверх, исходя из побуждений.
Любой реквием – небезопасная штука. Особенно, если он не обезличен. Слушать его тяжело, но писать его – и вовсе, порой, беспросветно. Слушать ли, – каждый выбирает сам. А писать ли, – иногда такого выбора не бывает.
И есть еще один момент. Реквием не лежит корнями в нашей православной культуре. Возможно поэтому, я когда-то подсознательно и взял такую тональность «Реки». Она – на сломе мировоззрений. Можно сломаться, можно выстоять. Вопрос силы души.
Потому, я и согласен с Мироновым. Опасная книга. Будь человек послабей, она может запустить процесс разрушения душевных сил. Я это понял позже. И сел писать «Час садовника». А пока писал, понял и дальше – нет другого пути. Последующее вытекает из предыдущего, осмыслить будущее без проб и ошибок прошлого – нельзя.
В общем, не шутка. Мои книги, не для развлекательного чтения. Но писать другие не вижу смысла. И не умею.
