А есть еще какие-то воспоминания о нашем городе из того времени? Буду благодарен, если что-то напишете, и мои друзья, которые вас читают, тоже. Нам интересна история нашего города и те места, что связаны с ним в памяти у других людей. Мы теперь разъехались оттуда, но прочитать было бы все равно приятно.
И еще одна просьба, если сочтете возможным и опубликуете какой-нибудь рассказ. Если можно, повторите, пожалуйста, язык «Великой реки». Или не язык, а внутреннее состояние той книги».
Читайте…
Ваш Коба.
UPD. "Удивляюсь, почему вас не читают миллионы?"
Миллионы читают "Твиттер". Вбивать свои текcты в сто сорок знаков, у меня не хватает таланта.
(:-)
UPD2. "У вас очень жестокие тексты, я читал вашу "Спускаясь к великой реке". А если туда встроить еще этот рассказ, становится вообще безнадега. Это, кто не читал книгу, могут писать, что "шикарный рассказ". Не разделяю метода в литературе, когда сначала такая идиллия, а потом бьют насмерть дубиной по голове без права выжить!"
Это - не "метод литературы", так устроено в жизни. Она никому не дает заглянуть в будущее. Разве только, фантастам.
Та книга - о трагедии поколения. Жили люди обычной жизнью. Потом, эту жизнь у них забрали. У многих, без права выжить. Как было, я описал.
Стою у кассы в аэропорту.
Ситуация дерьмовая, билетов нет, даже «на подсадку». Это, если кто-нибудь не пришел, и тебя затолкнули на его место в последнюю очередь. Но только, не сегодня. Рейсы уходят набитые «под завязку», каждое место – с боем.
Вариант с воинской кассой тоже не пролез, «требования на военную перевозку» у меня нет, его нам выдают, если летишь в отпуск.
А улететь мне нужно.
Поездом? С пересадкой через Москву, почти четыре дня. А у меня, только двое с половиной суток.
Можно, конечно, сгрубить и на службу не выйти. Тогда получится, без малого неделя. Последствия – хреновые. Не отпустят на сборы, перенесут отпуск куда-нибудь на январь. Ну и выговор в личное дело, а это – задержка очередного звания.
На звание, в принципе, плевать. Все равно через полтора года дадут офицерские звездочки. А вот на сборы – нет. У меня спорт – главное дело в жизни. Ну, одно из главных, если по-честному.
И вообще, я должен быть в том городе именно завтра.
Возвращаюсь домой на автобусе. На остановке встречаю приятеля, Пашу. Он стоит в аэрофлотовской форме, в руках здоровая сумка. Значит, в рейс.
Говорю:
- Привет. Куда намылился?
- Новосиб-Курган-Горький-Запорожье, вашескородие… – рапортует Паша, издевательски поднося два пальца под козырек – самый «рыбный» рейс авиаотряда, задним ходом еще Фергану по загрузке можем зацепить. А это, сам понимаешь, дыни и груши в молодую и крепкую семью. Лидка любит груши, на них выросла…
- Паша, не в грушу, а в дружбу, мне надо в Горький, хоть багажом возьми!
- Ну… – Паша озадаченно шмыгает носом – для багажа ты это… малость уже перерос. Да и мы, сам понимаешь, «грузовик», у нас вся торба – одни поддоны в стропах и маркировке.
Паша летает на АН-26. Я это знаю, но готов добираться, хоть даже действительно в багажном отсеке. Сильно надо потому что.
- Ладно – говорит Паша, шмыгая теперь уже решительно – Поговорю с командиром, возьмет. Сегодня нормальный КВС, мы с ним еще на «СП-26» летали, со льдины полярников снимать.
Сейчас в профилакторий приедем, я пройду, а ты иди к забору налево. Минут через десять, где столб, переброшу тебе сумку. Там будет комбез, фуражка и пропуск.
На вахте, если спросят, буркнешь, что недавно вписался бортоператором, и номер полетного задания. Там на фото не шибко смотрят, скорее всего, пролезет.
Паша называет мне номер, запоминаю.
Бортоператор – в принципе, обычный аэрофлотовский грузчик. Вернее, «летающий грузчик», специалист, чего и куда загрузить в самолет. В «двадцать шестом» таких двое. Бывает и три человека, зависит от маршрута и условий обработки груза в портах назначения.
На вахте ни о чем не спрашивают. И пропуск смотрят тоже вполглаза. Там в будке телевизор, показывают «Семнадцать мгновений весны». Штирлиц как раз готовится дать Холтофу по чану бутылкой. Всяко интересней, чем какие-то пропуска. Здесь не «имперская канцелярия», сюда шпионы не полезут.
В Новосибирске помогаю снять с рампы заклинивший контейнер.
В самолете специальная подвесная лебедка, она выносит поддоны из брюха на поле. Бывает, капризничает. Или, как сейчас, смещаются стропы, и груз норовит опрокинуться прямо на рампе и заклинить в проеме.
Вообще-то, «косяк» бортоператоров. И маты стоят по этому поводу зверские. Груз может повредить элементы корпуса и даже нарушить герметичность прилегания рампы. Тогда, отмена рейса со всеми вытекающими для экипажа…
В Кургане выгружаем ночью еще два поддона. Подходит заправщик, заливает баки «до горловины».
Теперь с половинной загрузкой прямая до Горького. Здесь еще тысячи полторы километров пути, для АН-26 – почти на пределе досягаемости. И, три с половиной часа полета. В Горьком будем под утро, часам к шести. Как раз, ложится в мои планы.
Прошусь в кабину.
Кабина здесь небольшая, мне просто отдергивают шторку в дверном проеме, а войти все равно некуда. Ничего, так посмотреть тоже интересно. В армии я прыгал с парашютом, с такого же «двадцать шестого», только военной модификации. Там дверь в кабину герметичная, потому что в полете открывается рампа для десантирования.
Командир, перекрикивая рев двигателей, спрашивает:
- Ну, как впечатление с высоты?
Летим над морем кучевых облаков, внизу в разрывах изредка проползают светлячки мигающих огнями населенных пунктов. Сзади по ходу движения нас догоняют первые лучи встающего солнца, зажигая в кругах от винтов сполохи радуги.
Показываю командиру большой палец.
Он смеется, кивает, переключается на Пашу. Делает «страшные глаза», спрашивает:
- Не пойму, ты брился, что ли, перед рейсом?
Паша с места бортинженера категорически мотает головой, орет в ответ:
- Я чо, Георгич, враг себе и людям?!
Это поверье я знаю. В авиации ходит байка – кто побрился перед вылетом, здорово рискует навернуться, и лежать после красивым. Дурацкая байка, конечно. Если отсюда сыграть вниз, красивым никак не ляжешь.
Командир тычет пальцем куда-то в горизонт, кричит мне:
- Вон там твой Горький, слезай, приехали! Мы садиться не будем, я приторможу, а ты сходи, где окажется поближе…
Весело они тут летают. Взрослые мужики, а валяют дурака, как дети.
Возвращаюсь в грузовой отсек. Двигатели меняют режим, и самолет опускает нос на глиссаду.
В аэропорту быстро переодеваюсь, запихиваю летные шмотки комком в сумку.
Паша кричит мне вслед:
- Не забудь, с тебя дома бутылка!
Да хоть две. У меня поставлена цель, остальное – потом и после.
У здания аэровокзала на остановке «пятидесятого» автобуса первые пассажиры.
Время, шесть ноль пять. И минут сорок до города. И еще, от конечной у «Московского вокзала», минут двадцать до площади Максима Горького. И пешком по Свердловке до рынка. И оттуда вниз, с ускорением, крупными шагами. От Минина – «маршруткой» до цели.
В принципе, «впритирку», успеваю.
В Похвалинский съезд автобус ползет черепахой. Здесь крутой подъем, хочется выйти и бежать пешком.
Провожаю глазами дом на углу Маслякова и Заломова. Бывает, этот дом снится мне ночами. Хотя, ничего особенного, обычная серая пятиэтажка.
Свердловка – самая красивая улица города. Она местами пешеходная. Дома здесь старинные, купеческие, с колоннами и башенками на крышах. Но мне пока эта красота попусту. У меня поставлена цель, остальное – потом и после.
Возле рынка неожиданно повезло. Покупаю, что хотел, прямо у входа. Не торгуюсь, не к лицу и не ко времени.
У здания Политехнического сотни незнакомых студентов. Восемь пятнадцать, четверть часа до первого звонка. В этом людском море недолго и затеряться.
Пустое. Я ведь работаю в «розыске». И умею выделить нужного человека в любой толпе.
Здесь главное, чтобы нужный человек не прошел мимо минутой раньше.
Мне говорят, удивленно округляя глаза:
- Ты чего, сдурел? Мы же только вчера днем по телефону говорили…
Может, и сдурел. У меня была цель, и я ее выполнил. Протягиваю цветы.
Мне говорят:
- Ага, точно, сдурел. И куда я с ними на «пары»?..
Пожимаю плечами.
Об этом я не задумывался. Я не знаю, что делают с цветами потом.
Главное, чтобы они были вначале. И ко времени.
