Ваш Коба.
Во двор въезжает почтальон, бородатый мужичонка в плаще-брезентухе, кирзачах, на велосипеде. Ему бы еще шапку-треух, будет копия героя мультфильма из Простоквашино.
Почтальон останавливает велосипед, деловито роется в сумке, говорит:
- Видать, пишут, Саня. И газет сегодня нету, так что, ага…
- А сказать чего хотел?
- Ты бы зашел к Егоровым, как время будет, так что…
- Опять бузит? – Саньке смотрит недобрым глазом. – На этот раз, чего там успел?
- Не успел еще. Но будет, не сомневайся. Я там пенсию отвез бабке, он сразу забрал. Так что…
Саньке кладет гаечные ключи, поднимается, говорит мне:
- Ты сиди, ремонтируй. А мне – сходить надо тут…
- Семейный скандалист что ли?
Саньке хмурится, отвечает:
- Вроде того. Но посерьезнее будет.
- Если посерьезнее, пусть участкового вызывают.
- Не, тут другое… Не надо участкового, сам схожу.
- Давай, вместе сходим. Мало ли…
- Чего, «мало ли»? – Саньке дергает ртом, у него такое, когда злится, но пытается сдержать себя. – Ничего там не будет, тут другой случай. Хочешь, пойдем. Только в хату я один пойду, здесь чужих без приглашения не любят.
***
Дом у Егоровых – ушедшая в землю нижними венцами халупа, с палисадником. Высоких заборов здесь ни у кого нет, территория дома отдыха, все друг друга знают.
За домом мужик лет сорока пяти сидит на чурбаке у поленницы, курит. В бревно под ногами воткнут топор, по шестам натянута веревка, на ней сушится рыба.
Саньке кивает мне, чтобы остался, проходит во двор. Мужик смотрит недобро, их разговор я слышу.
- Чего надо? Без подходов говори, на прямоту. Стращать пришел?
Саньке выбирает чурбак поудобнее, катит поближе, садится. Говорит:
- Ты у себя в доме, дядя Иван. Здесь порядок и закон твой. Закон, дядя Иван. Так ты его держи, не давай, чтоб упал.
- Хочешь сказать, закона не держу?! – Дядька подбирается, готов прыгнуть. – Хочешь сказать, спросить право имеешь?!
- Любой имеет, если язык есть. – Саньке сидит вполоборота, расслабленно, говорит спокойно – И на голос меня, дядя Иван, не бери. Я к тебе с уважением пришел, как сосед. И ты в таких вещах лучше меня знаешь. Ты зону «держал».
- Хочешь сказать, там – держал, а тут – в дерьмо?!
Саньке поднимается, говорит:
- Пойду я, дядя Иван. Что хотел, то сказал. Остальное ты сам сказал, что в душе было. Если б не было, не сказал бы.
***
Саньке кивает мне на выходе, куда идти. Получается, идем на берег, к реке. По пути спрашиваю:
- Он вообще кто?
- Он старый жульман, из авторитетных воров. У него сроков, сколько ты на свете не жил. Говорят, в зоне – справедливый человек был. А тут, видишь, заштормило…
Саньке запускает камешек по воде «блинчиком», смотрит на круги, продолжает:
- А тут, видишь, другая жизнь. И места в ней он себе не находит. Пьет, собачится с соседями. У бабки вон, у матери своей, пенсию забрал. Работы нет – потому и забрал. А та отдает, думает, лучше так, чем воровать пойдет. А все равно ведь, пойдет.
- Думаешь, все равно?
Саньке молчит, думает, смотрит на реку. Потом говорит:
- Вот, гляди, река. Иногда так смотрю, думаю: «Всех людей собрать, а она все равно – сильней». Но знаешь, чего не может? Не может пойти по другому пути. А человек, может пойти. И вот кто тогда сильней, если так?
Смеюсь. Отвечаю:
- Ты, Саньке, философ кислых щей. Человек ищет, где ему лучше. А реке – все равно.
- Не… – Саньке тоже смеется – Было бы все равно, легла бы спать. А она работает, течет. Кстати, про щи хорошо напомнил. Пошли обратно, сейчас Ленка с работы придет. Пока будем щи хлебать, молодой картошки наварит.
Возвращаемся. Во дворе у Саньке вкопан стол и скамейки. Садимся, ждем, когда разогреются щи.
Из дома выходит Ленка, кладет на стол полиэтиленовый пакет. В пакете – малосольный хариус, голов десять.
- Откуда? Угостил кто?
- Дядя Ваня Егоров принес. Сказал, утрешнего засола. А я там картошку варить поставила. И щи сейчас будут.
Едим картошку и хариуса. Говорю:
- Ты обещал рассказать про армию, Закарпатье.
- Я не обещал, сказал: «если настроение будет».
- И когда оно будет?
Саньке хмурится, говорит:
- Да что там вспоминать, обычное дело, армия, граница. В семьдесят четвертом призвался, в семьдесят седьмом домой пришел.
- Погоди, не понял!..
Я еще раз пересчитываю даты, картина не складывается.
- Четвертый, пятый, шестой, седьмой… это четыре года, а служат – два.
- Так получилось. Не четыре, а три с половиной.
